(с) Кот Басё

Это просто история без героев,
эпизод подслушанных разговоров.
Он мечтал, что когда-то их будет трое,
и она улыбалась – еще не скоро,
он писал за двоих по ночам программы,
потому что парню, конечно, проще,
и при встрече ее молодую маму
называл серьезно «любимой тещей».
Он работал, как проклятый, снял квартиру,
разбирался в шубах, духах, бриллиантах,
и она смеялась: «Уйди, противный!»,
но у жизни тысячи вариантов.
И когда наконец-то купили кольца,
вдруг пришел анализ с пометкой «онко-»,
и романтик с верой народовольца
стал ненужным больше больным подонком.
Крест вдовы – печальная перспектива,
молодая жизнь, не судите строго…
Он остался ночью в пустой квартире –
умирать бессмысленно, понемногу,
он был предан больше, чем бренным телом,
он был предан всем, для чего дышалось,
в лунном свете плавилась и блестела
рукоять отравленного кинжала.
Он не верил в Бога, не верил в черта,
он хотел, не мучаясь, просто сдохнуть,
но рентгеном заживо перечеркнут,
перестал делить «хорошо» и «плохо».
И весной – после трех беспощадных химий,
воскресая чьим-то порывом воли,
он вернулся к жизни – худой, как схимник,
обескровлен – только не обездолен.
Он отстроил мир – по следам, крупицам,
по кирпичику – точно, до сотой дюйма,
он сумел от смерти освободиться –
и остаться светлым, простым и юным,
не просил у неба достойной мести –
Бог и так ему предоставил фору,
никогда с подругой, потом – невестой
не случилось лишнего разговора.
У него родился кудрявый мальчик,
через год – его отраженье – дочка.
Потому что быть не могло иначе.
Потому, что быть не могло – и точка.
Через много лет на случайном рынке,
выбирая детям хурму и груши,
он увидел в нищенке над корзинкой
ту, которой однажды он стал не нужен.
Им обоим было слегка за сорок,
только время въелось в нее печатью…
Эпизод подслушанных разговоров,
лучше б было просто не замечать их.
Он смотрел – и ужас больничных пыток,
всех мучений, что разрывали сердце,
в этом взгляде виделся так открыто,
что она искала, куда бы деться,
что она всей черной, пропащей сутью
понимала, что ей за это будет…
Сверху мудро и строго смотрели судьи.
Мимо шли равнодушно и молча люди.
Они больше не встретились – даже взглядом,
никогда друг другу и не приснились.
Берегите тех, кто сегодня рядом.
Берегите. И – оставайтесь с ними.
(с)
це виглядало як поетичне відображення реальної історії, яка сталась з близькими мені людьми...
отакоєот

Пела, играла в ночь на Купалу, гадала, рядила, по лесу водила, любо ли дорого, быстро ли долго ли, четом да нечетом, с чертом да с нечистью, путала, правила, рядом оставила первого встречного, сокола – кречета, ясного, звонкого, быстрого, тонкого, речка, запруда ли, сетью опутала, мыла да парила, в омут отправила – спать там на донышке, греться на солнышке…
Леший мой, братец мой, шорохом катится, да перестуками ведьму аукает, в лес собирается, ночь разгорается, с юга, с востока ли, пламя высокое – алыми зорями, цвет мой лазоревый, сорван да высушен, белым да вышитым, темною ночкою, тонкой сорочкою, был да не верится, красная девица воду мутила, по лесу водила, много ли мало, в ночь на Купалу, милый, пригожий – будь осторожен.

marfutka, дякую за новину

чомусь згадалось:

Метель

Прядите, дни, свою былую пряжу,
Живой души не перестроить ввек.
Нет!
Никогда с собой я не полажу,
Себе, любимому,
Чужой я человек.

Хочу читать, а книга выпадает,
Долит зевота,
Так и клонит в сон...
А за окном
Протяжный ветр рыдает,
Как будто чуя
Близость похорон.

Облезлый клён
Своей верхушкой чёрной
Гнусавит хрипло
В небо о былом.
Какой он клён?
Он просто столб позорный —
На нём бы вешать
Иль отдать на слом.

И первого
Меня повесить нужно,
Скрестив мне руки за спиной,
За то, что песней
Хриплой и недужной
Мешал я спать
Стране родной.

Я не люблю
Распевы петуха
И говорю,
Что если был бы в силе,
То всем бы петухам
Я выдрал потроха,
Чтобы они
Ночьми не голосили.

Но я забыл,
Что сам я петухом
Орал вовсю
Перед рассветом края,
Отцовские заветы попирая,
Волнуясь сердцем
И стихом.

Визжит метель,
Как будто бы кабан,
Которого зарезать собрались.
Холодный,
Ледяной туман,
Не разберёшь,
Где даль,
Где близь...

Луну, наверное,
Собаки съели —
Её давно
На небе не видать.
Выдёргивая нитку из кудели,
С веретеном
Ведёт беседу мать.

Оглохший кот
Внимает той беседе,
С лежанки свесив
Важную главу.
Недаром говорят
Пугливые соседи,
Что он похож
На чёрную сову.

Глаза смежаются,
И как я их прищурю,
То вижу въявь
Из сказочной поры:
Кот лапой мне
Показывает дулю,
А мать — как ведьма
С киевской горы.

Не знаю, болен я
Или не болен,
Но только мысли
Бродят невпопад.
В ушах могильный
Стук лопат
С рыданьем дальних
Колоколен.

Себя усопшего
В гробу я вижу.
Под аллилуйные
Стенания дьячка
Я веки мёртвому себе
Спускаю ниже,
Кладя на них
Два медных пятачка.

На эти деньги,
С мёртвых глаз,
Могильщику теплее станет, —
Меня зарыв,
Он тот же час
Себя сивухой остаканит.

И скажет громко:
«Вот чудак!
Он в жизни
Буйствовал немало...
Но одолеть не мог никак
Пяти страниц
Из «Капитала».
(с) С.Есенин

Она была для него планетой
И он её открывал ночами.
Над миром томно вздыхало лето,
А мир в ответ пожимал плечами...
На удивленье легко и просто -
Без глупых сцен и пустых истерик,
Она любила ночного гостя -
Колумба сотен её Америк.
Не понимала сама, пожалуй,
Своих секретов и нервных точек.
В ночные рамки мечты зажало,
А дни легли чередой отсрочек.
При свете солнца она скучала,
Ждала момента начала странствий.
Когда, оставив тоску причала,
Он поплывёт по её пространствам.
Порой искала других объятий,
Но каждый раз ощущала кожей,
Что чудеса её белых пятен
Никто другой разгадать не может.
Но вот однажды случилось это...
Он заблудился в её фиордах.
Покинуть порт не сумел с рассветом,
Набрав любви выше кромки борта.
Устав бороться с волной прилива
Уснул, как только утихли звуки.
Восход увидел её счастливой,
Без отголосков привычной скуки.
Потом на кухне варился кофе,
Черней загадок утихшей страсти.
Но восходящей планеты профиль
Желаньем снова наполнил снасти...

(с) Лариса Мягкова

© Теннисон

Моя жена - наседка,
Мой сын - увы, эсер,
Моя сестра - кадетка,
Мой дворник - старовер.

Кухарка - монархистка,
Аристократ - свояк,
Мамаша - анархистка,
А я - я просто так...

Дочурка - гимназистка
(Всего ей десять лет)
И та социалистка -
Таков уж нынче свет!

От самого рассвета
Сойдутся и визжат -
Но мне комедья эта,
Поверьте, сущий ад.

Сестра кричит: "Поправим!"
Сынок кричит: "Снесем!"
Свояк вопит: "Натравим!"
А дворник - "Донесем!"

А милая супруга,
Иссохшая как тень,
Вздыхает, как белуга,
И стонет: "Ах, мигрень!"

Молю тебя, создатель
(совсем я не шучу),
Я р у с с к и й о б ы в а т е л ь -
Я п р о с т о ж и т ь х о ч у!

Уйми мою мамашу,
Уйми родную мать -
Не в силах эту кашу
Один я расхлебать.

Она, как анархистка,
Всегда сама начнет,
За нею гимназистка
И весь домашний скот.

Сестра кричит: "Устроим!"
Свояк вопит: "Плевать!"
Сынок кричит: "Накроем!"
А я кричу: "Молчать!!"

Проклятья посылаю
Родному очагу
И втайне замышляю -
В Америку сбегу!..

1905 год

Пожелала Жизнь просторов поднебесья,
И цветенья трав, и трель цикад в полях,
Размечталась Жизнь, что станет вдруг чудесней,
Зашумит листвой, как ветер в тополях.

Захотела Жизнь глотнуть сполна свободы,
Обрести мечту и вслед за ней спешить…
Оглянулась Жизнь на прожитые годы:
Как же так смогла впустую все прожить?...

Разозлилась Жизнь, себя сполна ругая,
И свернула в лес с бетонной мостовой…
Зашагала Жизнь, вспугнув пичужек стаю,
В неизвестный мир извилистой тропой

© Оксана Захарова

Как много тех, с кем можно просто жить,
Пить утром кофе, говорить и спорить...
С кем можно ездить отдыхать на море,
И, как положено - и в радости, и в горе
Быть рядом... Но при этом не любить...

Как мало тех, с кем хочется мечтать!
Смотреть, как облака роятся в небе,
Писать слова любви на первом снеге,
И думать лишь об этом человеке...
И счастья большего не знать и не желать.

Как мало тех, с кем можно помолчать,
Кто понимает с полуслова, с полу взгляда,
Кому не жалко год за годом отдавать,
И за кого ты сможешь, как награду,
Любую боль, любую казнь принять...

Вот так и вьётся эта канитель -
Легко встречаются, без боли расстаются...
Все потому, что много тех, с кем можно лечь в постель.
Все потому, что мало тех, с кем хочется проснуться.

Андрей Голубов

Смотри, этот май состоит из чувств,
которым внутри горячо и тесно.
Ты знаешь, что я о тебе молчу
сильнее и дольше любого текста.
Мой мир, так привычно дающий крен,
когда его шторм на волне качает,
скрывается в сильной твоей руке,
ложащейся мне на бедро ночами.
Моя невесомость во мне болит,
я снова решаю знакомый ребус,
спасаясь у теплой твоей земли
от невозможно большого неба.
И эта дорога с тобой – легка,
мы неразлучны, читай: едины,
мне тебя впитывать по слогам
и продолжать тебя– нашим сыном…
Любовь моя, ты состоишь из чувств,
которым внутри горячо и тесно.
Я берегу их.
И я молчу.
Сильнее и дольше любого текста.
© Кот Басё

Проговаривать каждый час
неприсутствия… Удержаться
от желанья тебя встречать
на перронах бессонных станций,
удержаться – хотя знаком
зал прилета до кома в горле…
Совпадая с тобой звонком,
кто кому позвонил – не помнить,
кто кого отыскал – не знать,
просто слышать тебя, как будто
каждый звук состоит из нас,
с нашим именем перепутан,
в наши выдохи перелит,
на кольцо нанесен курсивом…

Мы такое с тобой смогли –
даже ангелам не под силу.